Прусский милитаризм

Давайте взглянем на карту Пруссии 1713 г, практически в самом начале истории прусского королевства. Вид этих границ говорит о многом, и без сомнения является одним из главных факторов, определивших ход истории, прусской и европейской.

Начнём с того, что границы ужасны не только в эстетическом плане, но в стратегическом тоже. Невозможно представить более лёгкую цель для потенциального вторжения: разорванные территории, не имеющие защищённых линий коммуникации, из-за чего группы войск, находящиеся на собственной территории, запросто станут изолированными друг от друга в ходе вражеского нападения, что означает высокую вероятность поражения в войне на первом же этапе. Даже если враг относительно слаб для решительной и быстрой победы, из-за неудобно организованной защиты он успеет нанести достаточно урона стране, прежде чем она сможет мобилизовать и сгруппировать свои силы.

Никакой естественной защиты, вроде гор или водных преград, тоже нет. Границы держатся только на бумаге, любой желающий может без труда их нарушить с любого направления, а выбор направлений достаточно богатый, не защищено практически ничего, просто потому, что периметр границ большой и его почти невозможно полностью контролировать. От границы до столицы примерно каких-то 50 км. И если враг начнёт наступление сразу на нескольких направлениях, то в кратчайшие сроки оккупирует значительные площади. Также стоит упомянуть про экономический фактор, ведь необходимость перемещаться по чужим территориям между своими тоже несёт негативные эффекты, но этот фактор меркнет в сравнении с угрозой серьёзного военного поражения.

Из чего следует, что главной задачей Пруссии является соединение её территорий. Также для обеспечения безопасности ей требуется максимально усилить единственное, на что она может положиться — армию. Одним фактом своей численности и профессионализма армия должна удерживать потенциальных врагов от желания воспользоваться соблазнительной уязвимостью границ.

Но почему бы Пруссии не смириться со слабой защищённостью и не передать вопросы своей безопасности императору Священной Римской империи, при себе держа лишь небольшую формальную армию, как и поступали многие другие имперские князья? Дело в том, что Пруссия не являлась обычным субъектом империи, потому что имела земли за пределами имперских территорий. Так сложилось исторически, что она вкусила свободу и независимость от императора, поначалу частичную, но позднее и полную. Наличие суверенных территорий также давало право суверенной политики, и хотя формально Пруссия состояла в империи, одновременно как бы и не состояла. Разумеется, в таких условиях она не могла согласиться на стандартное положение имперского княжества и желала для себя большего.

До упомянутого 1713 г прусская армия не представляла из себя ничего особенного по европейским меркам. Военное развитие шло примерно так же, как у соседей, и ничто не предвещало. История прусского милитаризма начинается в 1713 г. Что же такого случилось в этот год? Случилось восхождение на престол Фридриха Вильгельма I, совершенно великолепного короля, чьи заслуги можно перечислять очень долго, но если обобщить, то именно он заложил основы той Пруссии, какой её запомнила история. Иронично, что его прозвали «королём-солдатом», хотя его вклад в экономическую и социальную сферу был куда более значительным, чем в военную. Но нас интересует именно последняя в рамках данной статьи, так что остановимся подробнее на военных нововведениях.

Самым важным было введение воинской повинности в 1733 г с военно-окружной системой резервной службы, что для своего времени было революционным шагом. В современном мире никто не любит обязательный призыв и его даже считают нарушением прав человека, но в те времена он воспринимался ровно наоборот. В Европе ещё процветало крепостное право и крестьяне являлись полной собственностью помещиков, в то время как армия была отделена от народа и состояла из профессиональных наёмников. Но когда начала создаваться народная армия, это не только серьёзно повысило численность войск, но и внесло изменения в менталитет и стало шагом в формировании гражданского общества. Помещичий произвол стал ограничен прямым вмешательством государства, и крестьянин теперь не бесправная собственность помещика, но слуга своего государства, находящийся в подчинении военного командования и также в юрисдикции военного суда.

Однако и от наёмников, и от вербовок за границей никто не собирался отказываться. Недопустимо надолго отвлекать собственных подданных от сельского хозяйства, производства и ремёсел, это отрицательно сказалось бы на экономике страны. Призыв по факту был ещё далеко не всеобщий, и иностранцы составляли от трети до половины армии. Таким образом, всеми возможными средствами король-солдат собрал огромную армию, и под конец правления Фридриха Вильгельма I у Пруссии было 83,5 тысячи. Армия оказалась четвёртой по численности в Европе, уступая Франции, России и Австрии, когда численность населения была лишь на двенадцатом месте. Что немаловажно, предназначение этой армии изначально было оборонительным, главной задачей являлось поддержание статуса страны на внешнеполитической арене. Король не развязал ни одной войны и считался едва ли не самым миролюбивым монархом в Европе.

Может возникнуть закономерный вопрос: а где брать финансирование для такой армии? В Священной Римской империи дела с экономикой обстояли не лучшим образом, и не только из-за убытков после Тридцатилетней войны, но из-за самой структуры «империи», раздробленной и неэффективной ни в военном, ни в экономическом плане. До прихода замечательного короля Пруссия тоже пребывала в удручающем положении: не было производства, сельское хозяйство в упадке, заброшены целые поселения и в целом ситуация как после апокалипсиса. В Тридцатилетней войне прусским, а тогда ещё бранденбургским землям досталось сильнее всего, потому что на них шли самые активные военные действия. От разорения и голода погибло очень много мирного населения, и тут, казалось бы, негде взять людей хотя бы для восстановления экономики, не говоря уже о какой-то армии. Но для гениального экономиста Фридриха Вильгельма нет ничего невозможного, ведь раз ему захотелось большую армию, значит, средства для неё он найдёт. И за ними не нужно далеко ходить: при грамотном руководстве Пруссия сама смогла обеспечивать свои военные нужды, для этого не потребовались ни займы, ни ввоз заморских товаров. Вся экономика сформировалась вокруг оснащения армии и обслуживала её при государственной поддержке. Строились мануфактуры, приглашались иностранные мастера, развивалось производство, а это в свою очередь требовало повышения квалификации, прогресса образования и науки. Таким образом бедная и отсталая страна превратилась в богатую и процветающую, способную легко себе позволить армию уровня великой державы.

Не стоит забывать о причине этого экономического рывка. Наука была нужна не для того, чтобы праздно считать звёзды на небе, а для вполне конкретных целей удешевления и повышения эффективности производства. Производство нужно не для того, чтобы просто было, а для того, чтобы прусская армия получила лучшее оружие и самые качественные и красивые синие мундиры. Веротерпимость и толерантность были нужны не ради абстрактной идеи гуманизма, а для того, чтобы привлекать иммигрантов, которые потом станут либо солдатами, либо теми, кто работает для солдат. Все общественные блага, повышение уровня жизни, культурные и научные достижения — лишь побочный эффект стремления страны защитить себя.

Иногда милитаризм противопоставляют благополучной мирной жизни, что ошибочно. Это две стороны одной медали. В тех странах, где милитаризм идёт в ущерб остальной экономике, на самом деле нет ни милитаризма, ни экономики, а видимость первого призвана быть плохой маскировкой общего неутешительного положения. Там, где людям не за что сражаться, никакая милитаризация не имеет смысла и не поможет в случае хоть сколько-нибудь серьёзного бедствия.

Прусская армия славится не только количеством, но дисциплиной и высоким уровнем боевой подготовки. Как это достигалось? Военными учениями и муштрой, в ходе которых, кстати, был придуман так называемый «гусиный шаг». Но есть и более важный фактор. В армии самое главное — её офицерский корпус. В этом плане Европа тогда была не особо продвинута: офицеры были такими же наёмными работниками, как и солдаты. Ничто не мешало им легко менять и профессию, и нанимателя, что отрицательно сказывалось на армейском порядке. И сюда, как и в другие сферы общества, подъехало свежее экспериментальное решение от знакомого нам короля. Решение заключалось в том, что офицер отныне — более не какая-то вакансия для случайных людей, а привилегия исключительно прусского дворянства. Это подавалось именно как привилегия, хотя, по факту, напротив было ограничением дворянской свободы и вседозволенности. Хитрый король искусно навязал своим аристократам новое мировоззрение, да так, что они и сами были не против, потому что привилегия выглядела почётной и лестной. Правда, она оказалась обязательной, и никаких поблажек для высокородных подданных не предусматривалось; напротив, с офицера спрос намного выше, чем с простого солдата. Нельзя отказаться и нельзя запросто сменить подданство, как раньше — теперь это расценивалось как предательство и каралось соответственно. Дворянство повозмущалось, но в итоге согласилось — король был уж очень убедителен. Впоследствии этот удачный опыт переняли и другие страны.

Армия так или иначе входила во все сферы жизни прусского государства. В городах часто можно было видеть солдат, проходило много военных смотров и парадов, вдобавок к этому солдаты бывали расквартированы у горожан, которые, кстати, обязаны были иметь для этого свободную комнату. В остальной Европе, да и в большинстве стран по сей день солдаты на улицах города — редкое явление, вызывающее скорее чувство напряжения или даже страха у обычного горожанина. Военные, как правило, отделены от гражданских и в мирное время не пересекаются, за исключением из ряда вон выходящих случаев. В Пруссии же было настолько много армии, и в плане численности, и в плане влияния на культуру и менталитет, что не было смысла чётко отделять армейскую жизнь от гражданской, да это и не получилось бы, такова цена милитаризма. Каждый понимал, что всё, что он делает для государства, по факту делается для армии. Для неё платятся налоги, для неё работает производство и ведётся торговля, для неё получают образование будущие офицеры. Увидеть на улице дисциплинированного и одетого с иголочки солдата — увидеть результат своего труда, хотя бы косвенный. По этой причине в Пруссии иное, более благожелательное отношение к военным, нехарактерное для других стран. И если для пруссаков было привычным зрелище переплетения мирной и военной жизни, то иностранных гостей могла шокировать эта особенность, сохранившаяся на протяжении всей истории Пруссии и перенятая Германской империей.

Преемник «короля-солдата», унаследовавший впечатляющую армию, воспользовался ей в первый же год своего правления. Это был «король-философ» Фридрих Великий, и, хотя он продолжал развивать и увеличивать армию, как и его отец, но радикальных изменений в её организацию не привнёс. Возможно, потому, что привносить было нечего, прусская армия и так опередила все европейские. В отличие от «солдата», «философ» знал толк в наступательных войнах и умел использовать армию на пределе её возможностей, и без того немалых.

Как мы помним, прусская армия была четвёртой по численности, а перед ней значились армии Франции, России и Австрии. Именно против этих трёх держав и состоялась война: имеется в виду, конечно же, Семилетняя. Все три державы принимали активное участие в сражениях с прусской армией и её немногочисленными союзниками. Из великих держав на стороне Пруссии, к сожалению последней, находилась только Британия. Все знают, какой из Британии союзник, так что по факту Пруссия была одна. Что ж, тем значительнее и невероятнее оказалась её победа. Не обошлось и без вмешательства удачи. По результатам войны, благодаря своей армии и военному гению Фридриха Великого, Пруссия получила статус великой державы.

Так сложилось, что значительная часть прусской истории совпала с периодом линейной тактики — самым жестоким и суровым порядком боя, при котором потери с обеих сторон очень высоки и требуется максимальное мужество, чтобы продолжать стоять и стрелять на открытом пространстве под вражеским огнём, без укрытий. Дисциплина, конечно, не помешает ни в какой тактике, но здесь она важна как никогда. Для того, чтобы заставить людей участвовать в столь пугающих кровопролитных сражениях, недостаточно одних только денег, или патриотизма, или прочих высоких идей. Поэтому здесь работало осознание солдатами той простой вещи, что если они вступят в бой, шанс погибнуть всё же меньше ста процентов, но если они попробуют не подчиниться приказу, то шанс составляет все сто. Это не всегда было именно так, но принцип ясен. О правах человека и гуманности по отношению к солдату предпочитали забывать во время военных действий и подготовки к ним. Телесные наказания, в некоторых случаях доходившие до забивания насмерть, которыми поддерживалась строжайшая дисциплина, были не просто нормой, но единственным вариантом поддерживать боеспособность. Обращение с солдатами стало принципиально улучшаться лишь с переходом на автоматическое оружие, продиктовавшее новую тактику, которая уже не требовала такой железной выдержки, как при перестрелке лицом к лицу с врагом на расстоянии ста метров. Вместо этого тактика сместилась на укрытия и стремление к незаметности, о чём свидетельствует также эволюция военной формы — от яркой к камуфляжной.

Следующий значимый эпизод в развитии прусского милитаризма — наполеоновские войны. Не самый приятный эпизод в истории Пруссии, которая слишком привыкла быть на острие военного прогресса и переоценила свои возможности, уже успевшие устареть и потерять эффективность. После катастрофы 1806 г при Йене и Ауэрштедте и потери половины территорий, у правительства появилась возможность переосмыслить организацию важных сфер общества. Прошла новая волна реформ, в том числе военных. Генерал и реформатор Герхард Шарнхорст взялся помогать Пруссии вернуть её былое величие и восстановить изрядно подпорченную Наполеоном репутацию государства с лучшей армией в Европе.

Заметное преимущество наполеоновской армии состояло в идеологическом воодушевлении, порождённом Великой французской революцией с её свежими и увлекательными лозунгами, и на этом поприще Пруссии традиционно нечего было противопоставить. Её прогресс обыкновенно шёл мирным и последовательным путём, что не требовало переворота мышления и обеспечивающих его новых вдохновляющих идеологий. Поэтому её армия заточена исключительно на дисциплину и чувство долга, что никак не изменилось и после наполеоновских войн. Перенимать революционные французские идеи прусским монархам вовсе не хотелось, потому что эти идеи были не особо совместимы с монархией (по крайней мере, в чистом виде, а на компромиссы всё же в дальнейшем пришлось пойти), и оставалось продолжать делать упор на те сильные стороны, которые уже сложились. Последовавшие за поражением реформы не были в этом смысле революционными, они просто приводили в порядок организацию армии и делали последнюю соответствующей современным военным требованиям.

Следующим (и последним), кто после Фридриха II умел правильно использовать милитаризм и возможности прусской армии, был Бисмарк. В ходе его войн Пруссия наконец-то обрела единую территорию, к которой давно стремилась. И заодно получила пикельхельм в качестве символа прусского милитаризма. Символ интересен тем, что он является элементом защиты, а не нападения, что говорит об изначально оборонительном характере милитаризма, когда он ещё только начинал формироваться при Фридрихе Вильгельме I. Войны Бисмарка примечательны своей оперативностью и эффективностью. Победа достигалась в кратчайшие сроки и с минимальными потерями, что объяснялось слаженной работой дипломатического и военного аппарата, ведь важное условие лёгкой победы — отсутствие желающих вступиться за намеченную цель. А ещё — новый тип оружия! В распоряжении прусской армии появилась игольчатая винтовка Дрейзе, которая заряжалась с казённой части и позволяла производить перезарядку лёжа, в то время как армии других стран отдувались с неудобными дульнозарядными ружьями и вынуждены были маячить во весь рост, высыпая порох в ствол и стараясь не рассыпать его руками, дрожащими от страха перед своим противником и осознания скорого поражения. К оружию новой эпохи прилагалось превосходство почти по всем ттх, хотя оно было ещё далеко не совершенным и довольно «сырым», как и любое первое в своём роде изобретение. Винтовка отлично показала себя в датско-прусской войне 1864 г (кто-то называет эту войну австро-прусско-датской, или германо-датской, но очевидно же, что Дания выступила агрессором, пытаясь аннексировать то, на что не имела права) и в австро-прусской в 1866. Во франко-прусской войне 1870-1871 преимущество в техническом плане было уже у французов с их винтовкой Шасспо, более мощной и дальнобойной, что впрочем их не спасло.

Но недостаточно было собрать только свои территории. Кто-то должен был позаботиться об осколках Священной Римской империи и создать из них что-нибудь достойное. Австрия не очень хорошо с этим справлялась, ей не удалось уследить даже за собственной государственной целостностью. Тот, кто постоянно и осознанно поддерживал раздробленность не только подчинённых княжеств, но даже собственных народов в условиях многонациональности — не лучший кандидат для формирования новой, единой империи. Германская империя унаследовала прусский милитаризм, который теперь был нужен для предотвращения вторжения Франции, желавшей реванша после франко-прусской войны и набиравшей военную мощь опасными темпами. Впрочем, не только милитаризм. По факту Германская империя в начале своего существования и есть Пруссия, но под другим названием, ведь империя переняла от своей создательницы почти всё. Только добавив к этому свои имперские амбиции, которых у скромной Пруссии никогда не было.

После долгого и напряжённого затишья грянула Первая мировая. Ничей милитаризм не был этому виной — военный конфликт между империями был лишь вопросом времени, и каждый готовился к нему, как мог. Война стала настоящей катастрофой для новой империи; после тяжёлого поражения многие аспекты прусского наследия были утрачены, в том числе монархия, продержавшаяся довольно долго. Всё было бы не так плохо, если бы следом не случилась ещё одна катастрофа — приход к власти австрийского художника, окончательно уничтожившего все оставшиеся напоминания о Пруссии, кроме одного. Нет, художнику не была нужна гостеприимность для всех народов, ему не нужны было равенство, веротерпимость, уважение к соседним державам и желание с ними сотрудничать. Никакие социальные и политические принципы Пруссии его не интересовали. Зато его интересовал милитаризм.

Нацистская пропаганда любила обращаться к военной истории Пруссии, невзначай забывая про остальные аспекты, и пыталась проводить исторические параллели для оправдания затей изобретательного художника. Надо отдать должное, у него хорошо получилось реставрировать военные традиции после поражения в Первой мировой, а качеством заново организованной армии мог бы восхититься любой прусский король. Но фюрер забыл, что прусский милитаризм не работает без прусской дипломатии.